небывалый прилив энтузиазма, каждый стремился выставить себя в лучшем свете перед Вождем. Все пришло в движение. Охрана притащила садовый инвентарь. Сам он взял ножницы и, не торопясь, принялся срезать ветви дикого орешника. Настроение Вождя передалось другим. Ворошилов, как в кавалерийской атаке, лихо рубил топором сучья; Нестор, подобно заправскому дворнику, подметал дорожку к чайному домику.
Берии достались грабли. Работал он неумело. Зубья то и дело цеплялись за расщелины, выскальзывали из рук, и это выводило его из себя. Рядом с ним охранник пытался перерубить толстый узловатый корень кизила. В неловких руках лезвие топора, соскальзывая на гранитный валун, высекало сноп искр. Берия отбросил грабли, пихнул охранника в бок, выхватил топор и громко – так громко, чтобы слышали все, – прокричал:
– Мне под силу срубить под корень любой кустарник, на который укажет хозяин этого сада, Иосиф Виссарионович Сталин!
Топор со свистом опустился, и корень отлетел в сторону.
– Смотри, Лаврентий, чтобы между ног не зацепил, – поддел Ворошилов.
Тот не отреагировал, опустив топор на плечо, он пожирал взглядом только его – Сталина!
В последние годы так дерзко смотреть на него никто не отваживался. Берия рисковал, но, как расчетливый игрок, понимал: без риска добиться серьезных успехов в политике невозможно. Впервые он попал в ближний круг Хозяина, и это произошло не в холодном и чопорном Кремле, где сотни партийных секретарей проходили безликой массой перед «живым богом», а здесь, под Гагрой. На земле, где веками жили их предки, где родились и выросли они сами. Но их объединяло нечто большее, чем принадлежность к одной партии и узы землячества, – неуемная жажда власти. И, судя по всему, ради обладания ею амбициозный мегрел готов был служить хоть самому черту и рубить головы соперникам так же безжалостно, как кустарник.
Чекист запомнился и в декабре тридцать шестого, когда Нестор не поддался на настойчивые уговоры оставить свою Абхазию и занять кресло наркома внутренних дел СССР. Берия понадобился, чтобы после Ежова, сделавшего свое дело, зачистившего партию от брюзжащих, вечно недовольных и путающихся под ногами бухаринцев и зиновьевцев, убрать вслед за ним ставших уже ненужными свидетелей-чекистов…
Близкий шум шагов отвлек Сталина от воспоминаний. В комнату стремительно вошел нарком. Его лицо разрумянилось от мороза и возбуждения, за стеклами пенсне лихорадочно поблескивали глаза.
– Что стряслось, Лаврентий? Ты, часом, не Гитлера поймал? – с сарказмом спросил Вождь.
– Иосиф Виссарионович, в наркомат поступила информация особой государственной важности! – забыв поздороваться, выпалил тот.
Волнение Берии невольно передалось и самому Хозяину. Он жадно затянулся, не замечая, что трубка погасла. Щеки надулись, словно мяч, усы встали торчком, как у рассерженного кота. Нарком смешался и скосил взгляд в сторону.
Сталин с раздражением прокашлялся, повернулся к Берии спиной и, припадая на левую ногу, прошел к креслу.
– У нас неважных дел не бывает, – сказал он, садясь.
Берия суетливо зашарил по папке, но замок, как назло, заело.
– Что там у тебя? – торопил Вождь.
– Иосиф Виссарионович, операция вступила в завершающую стадию. По только что полученным оперативным данным, в ближайшие дни, а возможно, уже и часы произойдет резкое охлаждение отношений между Японией и США, которое, вероятнее всего, приведет к военному конфликту, – на одном дыхании доложил нарком и протянул сводку.
Сталин посмотрел на него долгим немигающим взглядом, попросил положить сводку на стол, поднялся и прошел к окну. Берия облизнул внезапно пересохшие губы, он не спускал глаз с затянутой во френч сутуловатой спины.
– Насколько можно доверять этому сообщению?
Вопрос Сталина заставил Берию поежиться, но он не потерял уверенности и твердо заявил:
– Деза исключена! Информация перепроверялась по другим каналам. Думаю, не сегодня, так завтра ее подтвердят конкретные действия американцев.
– Хорошо бы, – произнес Сталин, затем его глаза в хищном прищуре нацелились на Берию, и он спросил: – Лаврентий, а ты уверен, что Гопкинс поверил тому, что сообщил этот, как его…
– Сан, – поспешил подсказать нарком.
– Так почему он должен ему доверять?
– Они давние друзья, и Гопкинс верит Сану, как самому себе.
– Доверие в политике – вещь сомнительная и опасная, – покачал головой Сталин. – Доверился – значит проиграл!
Берия замялся, но быстро собрался.
– Сан не просто друг Гопкинса, – заявил он. – Он один из самых авторитетных специалистов в Штатах по проблемам Японии и Индокитая. Кроме того, в ходе операции мы активно задействовали и другой канал, в первую очередь я имею в виду нашего агента Грина. Через него регулярно велась подпитка Гопкинса дополнительной информацией, которая перекликалась с данными Сана. На последней встрече Сан выложил перед Гопкинсом железный аргумент – расшифровку послания японского премьера Тодзио Гитлеру о переносах срока выступления Квантунской армии против СССР в связи с подготовкой к боевым действиям на Тихом океане. Так что если у Гопкинса и возникали какие-то сомнения, то после такой информации, я полагаю, они рассеялись.
Сталин направился к столу, пододвинул к себе разведсводку и принялся читать. Берия, неловко переминаясь с ноги на ногу, пожирал его глазами, пытаясь предугадать реакцию. Карандаш медленно полз по строчкам. На середине листа он споткнулся и надолго остановился.
– А что может подтвердить, что Рузвельт готовит японцам официальную ноту?
Берия отметил, что в голосе Вождя смешались удивление и радость.
– В разговоре с Саном Гопкинс прямо заявил, что работа над текстом фактически завершена, – ответил он.
– А вдруг Рузвельт передумает? Позиция выжидания, которую он до сих пор занимал, работала на усиление Америки, зачем же ему лишний раздразнить японцев?
– Вряд ли! У него не остается выбора. По словам Гопкинса, после прихода к власти Хидэке Тодзио мирные переговоры зашли в тупик. Действия Номуры и Курусу он расценивает просто как затяжку времени, которая необходима японской армии и флоту, чтобы сосредоточиться для удара. В Вашингтоне понимают неизбежность войны с Японией, но пока не располагают достаточными силами для ее ведения и потому ведут свою игру, чтобы оттянуть время. По оценке Сана, все это займет не менее двух месяцев.
Лицо Сталина помрачнело, и он с ожесточением заметил:
– Да, Рузвельту не откажешь в дальновидности. Как великий политик, он не тащится за историей, а делает ее сам. Эта нота может остудить боевой пыл японцев.
Берия нервно сглотнул и решился возразить:
– Иосиф Виссарионович! – И тут же поправился: – Товарищ Сталин! Я полагаю, японскую военную машину уже не остановить.
– Ты так уверен?
Этот простой вопрос, казалось, сплющил наркома. Круглая голова вжалась в плечи, а фигура стала напоминать тающую снежную бабу.
– Да… – с трудом выдавил он и от собственной смелости покрылся ледяным потом.
– Лаврентий… – Сталин сделал долгую паузу, – если твоя
